Дабы постичь некую сермягу о нас, увиденную и высказанную живописцами, я хожу с выставки на выставку, благо они идут сегодня в городе нескончаемой чередой. Однако обилие имен, манер, новаций никаким образом не меняет моего представления об искусстве. Ни в хорошую, ни в плохую сторону.

      Отдаю отчет, что проблематичность формирования художественного рынка я, как и многие, часто принимаю за факт творчества, а ледник, в который вмерзло наше изобразительное искусство, тает медленнее, чем хотелось бы.

       Но, слава Богу, все-таки тает.

       Виктор Анатольевич Норкин – товарищи зовут его просто Ван – генетически не способный на недоброе и нечестное человек. В художественной школе, где преподает Виктор, дети висят на нем виноградными гроздьями. Спросите их, за что они любят своего учителя? Скажут: он очень хороший.

       Два месяца назад автор этих строк присутствовал на трогательном, приуроченном к празднованию Дня города, открытии выставки Вана в Сергиевом Посаде. Много благодарных, умных слов, музыки, цветов, шампанского. Из Сергиева Посада работы Виктора отправились на выставку в Швейцарию.

       Вместе с братом Константином и отцом Виктор построил второй этаж над своим домом и оборудовал его под творческую мастерскую.

       Одно широкое окно мастерской смотрит на запад, другое – на восток. По вечерам в ясную погоду в окна можно видеть заходящее солнце и восходящую луну одновременно.

       Выпущенные из клеток птицы свободно и весело летают по мастерской, а нежные экзотические цветы в плошках, которые нравится клевать птицам, по этой причине помещены в птичьи клетки.

       Ласковая собака – смесь борзой с овчаркой, носит за шкирку сонного кота. Когда коту это надоедает, он прячется от четвероногого опекуна в аквариум, в котором когда-то были рыбы, и собака зачарованно любуется котом через стекло все время, пока тот спит.

       По ночам с диванчика между окнами мастерской художник смотрит на звездное небо. Ни один горожанин не видит столько звездного неба из своей квартиры. Звездное небо присутствует практически во всех работах Вана. Оно словно символ свободы творчества, но, возможно, это лишь ее вечно ускользающий призрак.

       Службу в армии Норкин провел часовым на складах химического оружия, не востребованного еще с первой мировой войны. Ночные караулы на мертвой земле под бесконечно далеким небом… Воспоминания о них до сих пор повергают художника в оцепенение, как летаргический сон. Не потому ли персонажи картин Виктора, необщительные и отстраненные, как будто лунатики, живут в его произведениях с закрытыми глазами.

 Просто сам в себе,

Просто себе сам,

Просто…

        Иногда герои Вана говорят, и тогда художник записывает их речь тут же, на холсте:

 Утро

Моросит.

Шляпа как зонт.

Скройся, стрекоза, от дождя.

Укуси меня за нос,

Чтобы проснулся я.

        С годами слух мой обрел странное свойство. Глядя на произведения того или иного художника, я слышу его дыхание. Оно у всех разное: ровное, торопливое, здоровое, больное, сбивчивое. Есть художники, которые не дышат – сопят. От усердия, от желания поразить, завлечь, развлечь.

       Слышать дыхание Виктора Норкина мне не дано. Закодированные в его полотнах духовные пространства требуют не столько работы ума, сердца и слуха, сколько определенного настроя души и несуетного созерцания.

       Художник балансирует на грани времен, понятий, представлений. Он вспоминает, предвидит, фотографирует смуту своего подсознания на фоне Космоса. С Космосом, бесстрастным, как судьба, у героев Вана странная чувственная связь. Одинокий человек в одиноком Космосе рождает завораживающий звук в душе – изящный, беспечно-моцартовский аккорд.

 Мой рассказ.

Твой совет

Я ушел, позабыв…

        Никаких видимых примет времени, никаких знаков злободневности: небоскребов, космических ракет, радаров, атомов, Сталина, Ельцина, Иисуса Христа. Лишь небо, земля и человек. Вернее – знак человека, по большей части в профильном изображении, как у древних египтян. Но при всей незатейливости в картинах молодого творца присутствует нечто, что невозможно выразить словами, что с ненавязчивой печалью заставляет вдруг ощутить себя, стоящего перед холстом, частичкой мира. Мира поруганного, но подвижного, меняющегося, не исследованного до конца, загадочного. И это поселяет в душе надежду и тот жизнерадостный моцартовский аккорд.

       У человека дерево в рюкзаке. Возможно, это Дерево таланта или родовое дерево? Где, на какой почве его посадить?

       Ватные булыжники облаков округло белеют в черноте времени. Несомая этажерка самолета бесшумно трясется по облачной мостовой. У пилота в шлемофоне видимость целенаправленного пути.

       В руках человека, словно воздушные шарики на нитках, солнце и луна. Будто в цирке идет он по проволоке на звук крыльев птицы, летящей, как и человек, с закрытыми глазами.

 Проходя по ниточке,

Проходя над цирком,

Не дыши.

Не открывай глаз:

Тигры голодны,

Хотя и дрессированные.

 ***

       Если верить в шестое чувство как в способность к восприятию красоты, созерцание полотен Вана тихо подводит нас к осознанию запредельной тайны, к сопричастности связей и общности всего сущего в мироздании.

       Декоративные плоскости картин Вана очеркнуты рамами формально. Они могут быть продолжены во все стороны, потому что перед нами лишь малая часть беспредельного мира, остановившая внимание художника.

       Язык его композиций непереводим, но внятен, подобно языку музыки.

       На людях, в жизни характер художника спокойный, даже сонливый, сродни характеру спящей воды, где за тихой гладью таится могучая энергия, которая, как известно, не возникает из ничего и не исчезает бесследно. Одна из последних работ художника под названием «Волна», написанная на трех холстах, как раз об этом. Энергетическая аура вокруг полотен почти физически ощутима и заставляет думать о том, что художник трансформирует через себя энергию космических связей, что превращает «заряженные» ею холсты в магические талисманы.

        Талисманы гуляют по свету в виде картин, сувениров, щедро раздариваемых друзьям, коллегам знакомым; в виде значков с символами звездного Космоса и одинокого человека в нем. Кстати, значки высоко котируются в определенных кругах молодежных тусовок. Видимо, потому, что во всем, что делает Ван, нет умысла, нет попытки подстроить ногу к смутному времени, поразить, завлечь... Но есть пронзительная интуиция на вечные и еще неопознанные ценности («Куда иду – не знаю, но чувствую – это хорошо»); интуиция, как наш незамутненный третий глаз, который вызывает доверие. А это уже кое-что в разуверившемся мире.

 ВИКТОР СИДОРЕНКО